«Пусть катастрофа будет во Франции. Папа говорит, что французы клюют только на французских покойников». Маленький Эрик из трогательной французской комедии «Игрушка», играя в газету, с детской непосредственностью транслирует позицию своего отца-миллионера, привыкшего без лишних сантиментов назначать цену чему угодно в этом мире.
Катастрофа во Франции произошла на днях: более сотни погибших в Париже, который многие готовы назвать столицей мира. То, как украинцы, вопреки железном правилу массовых коммуникаций, «клевали» на французских покойников, понравилось не всем.
Реакция в соцсетях
В социальных сетях это недовольство подавалось сразу с нескольких позиций. Вот в Украине, говорят одни, трагедия за трагедией, количество погибших уже давно считают тысячами, а украинцы не спешат демонстрировать скорбь и выражать поддержку по этому поводу. Ведь, по логике, должны «клевать» именно на это. А здесь они вдруг так прониклись судьбой 130 убитых французов. И дальше — обвинение в равнодушии к собственному народу и заискивании перед богатым, популярным и желанным Западом. Но дело здесь может быть и в другом. Кто-то просто может считать, что для украинцев переживать за украинцев это нормально, само собой разумеющееся и то, что не требует дополнительных выразительных средств. А если выражать поддержку — это уже делами. Через благотворительность, через стремление хоть что-то сделать для того, чтобы страна могла с честью преодолеть свою очередную Руину. Если это есть, то флажки особо и не нужны, а если нет, — флажки ничем не помогут. Ибо если не набивать себе цену, то что мы можем предложить Франции, кроме слов сочувствия, и на что она может рассчитывать от нас, кроме раскрашенных в ее триколор аватарок?
«Так почему же тогда даже такой сугубо номинальной поддержки не получила от нас, скажем, Кения?» — удивляются еще одни активисты соцсетей. 2 апреля этого года боевики группировки «Аш-Шабаб» напали на общежитие университета в кенийском городе Гарисса. Они убили 147 студентов, еще 79 ранили. Не буду скрывать: я об этом узнал буквально на днях — в пределах фейсбуковского дискурса. Получается, что одни «чужие» — стоят нашего внимания, а другие — нет? Уверен, что это не так. И кенийцу со средним достатком 820 долларов в год хочется жить не меньше, чем французу при среднем доходе 30 тысяч долларов ежегодно. И это должны хорошо понимать украинцы со своими 2 тысячами в год, что значительно ближе к Кении, чем ко Франции.
Но есть определенные реалии нашего мира, который до сих пор несправедлив и, наверное, будет таким еще долго. Просто есть золотой миллиард и еще шесть — не очень. Если даже отбросить такой мотив, как циничное нежелание заниматься проблемами мировой голытьбы, то уж точно придется учесть, что ведущие страны мира насыщеннее информационными ресурсами во всех их вариантах. Поэтому даже чисто технически тамошние трагедии вызывают мощный резонанс. Эксперты называют и другие причины такого выборочного сочувствия. Отмечают, что реже оно возникает к представителям тех стран, где не принято ценить жизнь — ни свою, ни чужую. И степень зажиточности ее граждан здесь уже не является определяющей. В Израиле, где жизнью граждан никто не пренебрегает, террористические атаки совершают слишком часто, чтобы их воспринимали как нечто исключительное. Да, это несправедливо, но этот фактор тоже занижает градус мирового резонанса на каждое такое кровавое преступление в этой ближневосточной стране.
Есть и другие объяснения особого реагирования на события в странах — мировых лидерах. В какой-то степени эти факторы тоже связаны с их зажиточностью, но к ней не сводятся. Речь идет о том, что эти страны создали определенные культурные, цивилизационные образцы, которые влияли и в дальнейшем влияют на все человечество, при этом не теряя своей национальной тождественности. Поэтому большинство из нас вряд ли имеют хотя бы общее представление о том, как там живут африканцы или индейцы и, наверное, вряд ли взялись бы отождествлять себя именно с представителями этих народов. А вот французский бонвиван или задорный д'Артаньян — это типажи в целом близкие и знакомые нам едва ли не так, как те, что живут в национальном фольклоре. Французские писатели, актеры, исполнители существуют в нашей жизни вместе с созданными ими образами. Так же, как английские, американские или итальянские. Поэтому все мы становимся немного французами, англичанами, американцами. И... «клюем» на их покойников. Уже как на своих. Чувствуют ли себя европейцы и их заокеанские потомки хоть немного украинцами? Не думаю. И не вижу особого патриотизма в том, чтобы приписывать своей стране достижения и качества, которых у нее нет. Вот такая односторонность, вероятно, и приводит к тому, что реакция украинцев на расстрелянных французских карикатуристов заметнее, нежели французов — на нашу трагедию в Волновахе, пусть и обозначенную тем же, уже вторичным je suis. Обидно, но объяснимо.
Хочется этого «фратерните» и «эгалите»
Впоследствии у большинства из нас есть и чисто личная причина волноваться о том, что происходит в ведущих странах мира. Не секрет, что они — центр притяжения для жителей всех обнищавших стран, к которым причисляют и нашу Украину. Поэтому, несмотря на все миграционные ограничения, с тех пор как исчезли Советский Союз и железный занавес, количество наших граждан, перекочевывающих на Запад (или на постоянное место жительства, или хотя бы в качестве гастарбайтеров), становится все больше. У меня в Ираке, Мозамбике или Кении также нет знакомых, а во Франции, Германии, Соединенных Штатах или Канаде — есть. Хоть и немного. «Так же, как и в России!» — отмечают еще одни недовольные особенностями национального «клева на покойников». Может, сейчас не всем в этом хочется признаваться, но большинство наших зарубежных родственников и друзей проживают именно в этой стране, часто они являются ее гражданами. «Так почему же вы не окрашивались в цвета российского флага, когда упал российский самолет?» — интересуются еще одни поборники справедливости. 224 — таким был смертельный счет в катастрофе российского Airbus A321, упавшего над Синайским полуостровом в Египте. Трагедия унесла больше жизней, чем теракты в Париже. Среди погибших 25 детей. Причины для сочувствия более чем весомые. И некоторые украинцы, даже осознавая опасность непонимания сограждан, таки несли цветы и к российскому посольству. Почему окрашивали аватарки? Кроме чисто технического резона (ведь ФБ не предложил такого сервиса), есть и более глубокий. Отношения между нашими государствами сейчас такие, что, демонстрируя эмоции, приходится разграничивать понятия «люди» и «государство». Чтобы выразить соболезнования пострадавшим мирным русским, украинцы стараются по возможности уходить от всего, что ассоциируется с их государством. Демонстрация российского флага в условиях нынешней конфронтации — это нелогично, неоднозначно, даже опасно. А в остальном — да, людей жалко.
И очень хочется, чтобы хотя бы когда-то это стало единственным основанием для наших эмоциональных реакций. Просто есть люди и есть нелюди. Этих последних действительно не стоит жалеть, но их довольно мало, и они не составляют определяющей части ни в одном народе. Остальные — либо обмануты, либо напуганы, либо доведены до отчаяния.
А так хочется этого «фратерните» и «эгалите», о которых сказали французы более двух столетий назад. Но и сейчас эти «равенство» и «братство» воспринимаются как милая утопия. «Это будет новая и всепобеждающая утопия жизни, где никто не будет решать за других, что и как им делать, где любовь будет искренней, а счастье — настоящим, и где людям, осужденным на сто лет одиночества, будет предоставлен еще один шанс в земной жизни». А это уже из нобелевской речи гениального Габриеля Гарсиа Маркеса, чья земная жизнь завершилась в прошлом году. И вспомнил я ее не случайно. Просто нынешняя Украина представляется мне гораздо менее похожей на современную Францию, нежели на маркесовскую Латинскую Америку с ее забытыми полковниками, с ее одиночеством и с ее «помни, кум, тебя расстреливаю не я, тебя расстреливает революция».
И с постоянным стремлением к лучшему, всегда какому-то эфемерному и неопределенному. И поэтому так хочется нам время от времени, закрыв глаза на все реалии, на все невыполненные задачи и несвершенные достижения, заявить о своем je suis. Лишь бы не только по случаю событий, обозначенных смертью, перед лицом которой все люди действительно равны.