Пожилые родители и их жалобы: как слушать, чтобы не сойти с ума

Когда мы слушаем другого человека с вниманием и заботой, он чувствует, что его понимают и поддерживают. Но что делать, когда уже просто невыносимо дальше слушать, когда мы ощущаем дискомфорт, напряжение и у самих проблем по горло или когда нас попросту раздражает необходимость постоянно выслушивать одно и то же? Почти все взрослые дети пожилых родителей время от времени оказываются в такой ситуации. Как себя вести?

Как общаться с пожилыми родителями

Взрослые дочери особенно чувствительны к жалобам матери, и это вполне понятно. Дочери зачастую нелегко разобрать, где заканчивается ответственность перед матерью и начинается ответственность перед самой собой. Вот пример того, как я пыталась одновременно быть открытой для своей мамы Роуз и отгородиться от нее.

Пожилые родители: отец в доме престарелых и беспокойная мама

Когда обоим родителям было чуть за восемьдесят, они переехали в город Топика, чтобы быть поближе ко мне и моей семье. Мой отец Арчи вселился в дом престарелых (теперь это называется медицинским центром), а мама — в отдельную квартиру.

Все годы своего долгого брака Роуз присматривала за Арчи, но теперь она была беспомощна и не могла контролировать даже самые простые элементы ухода за ним. Кроме того, на почти десятилетнее содержание Арчи в трех разных домах престарелых уходили почти все ее ресурсы.

У мамы было много собственных проблем, но она не имела привычки говорить о них прямо. За долгий период ее жизни в Топике я не могу вспомнить, чтобы она хоть раз сняла трубку и сказала: «У меня был ужасный день. Можно я приеду на ужин?» — или: «Можете ли вы со Стивом приехать ко мне? Мне скучно». Она так долго отодвигала свои потребности на задний план, что с трудом признавала их.

Несмотря на огромную любовь к жизни, Роуз, находясь одна в квартире, без достаточного круга знакомых, дел и целей, сосредоточилась исключительно на отце. Она стала еще пристальнее следить за возможными ошибками в квитанциях или за тем, что делается или не делается для Арчи. Роуз утратила объективность и чувство реальности, сконцентрировавшись только на негативе.

Разные решения

Мы со Стивом были единственными, к кому она обращалась со своими усилившимися страданиями и тревогой. Примерно через две минуты настойчивых и тревожных жалоб Роуз о том, что Арчи никак не мог использовать столько салфеток, прокладок и пеленок, сколько было указано в счете, мама и я были как две оголенные нервные системы, подключенные друг к другу и дергающиеся в конвульсиях.

Мои машинальные ответы только ухудшали ситуацию. Когда я временно дистанцировалась от Роуз, реже звоня или навещая ее, это лишь усиливало беспокойство мамы, потому что ее фиксация на отце становилась только сильнее.

Иногда я пыталась «логически рассуждать» с ней и объяснять принцип работы дома престарелых или системы выставления счетов. Тогда Роуз казалось, что ее не понимают и вокруг нет союзников, и она удваивала усилия, пытаясь донести свои мысли.

В свои худшие дни я огрызалась на нее: «Я сегодня просто не могу больше слушать разговоры о папе!». Из-за явного раздражения в моем голосе Роуз казалось, что ее критикуют, и ничего хорошего не выходило.

В удачные дни, чувствуя себя спокойно и уверенно, я находила в себе силы быть терпеливой и сопереживать маме, неважно в чем. Я слушала с открытым сердцем и говорила: «Ситуация с папой так ужасна и длится так долго. Не знаю, как ты умудряешься справляться. Могу ли я как-то помочь?».

С любовью — и в сторону от привычного русла

Однажды сосредоточенность мамы на Арчи и квитанциях от дома престарелых перешла все границы. Я села на диван рядом с ней, обняла ее и сказала: «Мама, я очень люблю тебя. Дай бог каждому такую маму. Мне было так хорошо с тобой, и ты стольким вещам меня научила. Мне жаль, что это такая трудная ситуация и она столько длится. Но в последнее время мне кажется, будто я теряю свои отношения с тобой. Такое ощущение, что, когда мы вместе, мы 98 процентов времени разговариваем об Арчи, вместо того чтобы говорить друг о друге».

Первая реакция мамы была защитной, что понятно.

«Тогда я больше не буду упоминать о нем! — заявила она. — Если тебе неинтересно, я не буду говорить об этом». Мне, естественно, тоже первым делом захотелось занять оборонительную позицию, но я сдержалась.

«Я хочу знать, что происходит с папой, — продолжала я с теплотой в голосе. — Дело не в том, что я не хочу поддержать тебя. Я знаю, как тебе тяжело переживать папино состояние. Но мне кажется, что мы говорим о нем слишком уж много».

«Что ты имеешь в виду?» — спросила мама.

«Я просто думаю, что Арчи получает слишком большую долю нашего внимания, — объяснила я. — Я чувствую, что говорю так много о болезни и проблемах папы, что мама отодвигается на задний план, и мне грустно и одиноко из-за этого».

В ходе беседы я ощущала, что мама действительно начала слышать меня и мои слова все-таки тронули ее, потому что они были продиктованы любовью, а не желанием покритиковать. Затем я перевела разговор на другие темы, попросив маму рассказать о чем-нибудь из прошлого, и спрашивала ее мнения о решениях, которые мне самой предстояло принять. Таким образом, я отодвинула Арчи с авансцены.

Иногда ваш собеседник может не знать другого способа продолжить общение, кроме как в виде машинальных жалоб. Направляя разговор в сторону от привычного русла, мы должны предложить другие способы.

Как вести себя с пожилыми родителями

С юмором и без критики

В реальной жизни нельзя изменить укоренившиеся семейные модели поведения одним или двумя разговорами. Мамина привычка обращаться ко мне с интенсивным акцентом на отце возникла еще в моей юности, задолго до того, как он стал старым и больным. Поэтому для меня эта проблема была не нова. Когда Роуз сосредоточивалась на Арчи с тревогой, превосходившей мой предел в конкретный день, я должна была искать нетривиальный способ справиться с собственными эмоциями.

Помогал юмор. Я научилась смеяться и поддразнивать Роуз: «Мама, я уверена, что ты слегка помешалась. Если ты упомянешь папу еще хоть раз, я сейчас же приеду и наподдам тебе!».

Кроме того, я высказывала различия в наших взглядах, стараясь не критиковать, не винить и не пытаться изменить Роуз. «Знаешь, мама, — не раз говорила я ей, — я думаю, что мы совершенно по-разному смотрим на эти счета из папиного дома престарелых». «Как так?» — спрашивала она. «Я испытываю такое облегчение, что о нем заботятся другие люди и что ни тебе, ни мне не нужно этого делать, что я готова заплатить вдвое больше за эти чертовы подгузники!» — отвечала я.

Если я не пыталась изменить или переубедить ее, Роуз тоже расслаблялась.

Она хорошо реагировала и тогда, когда я доводила ее жалобы до абсурда вместо того, чтобы объяснить их неправомерность логически. Однажды я всерьез предложила ей вооружиться ручкой и бумагой и засесть в комнате Арчи на сутки, чтобы проследить, сколько подгузников, салфеток и других расходных материалов в действительности тратят на него. Хотя мама сказала, что не желает посвящать этому весь свой день, она поняла шутку, пусть и всерьез задумавшись над этой идеей.

Когда семейные отношения напряжены, для отвлечения жалобщика от предмета его озабоченности гораздо полезнее использовать юмор, легкость и воображение. Тон нашего голоса ничуть не менее важен, чем содержание слов. Задача состоит в том, чтобы передавать меньше тревоги, чем сообщают нам.

Как подготовиться к разговору на болезненную тему

У меня никогда и в мыслях не было запрещать маме выражать свою боль или заставлять ее замолчать, о чем бы ни шла речь. Если я находилась в спокойном состоянии, я задавала Роуз вопросы, чтобы больше узнать о ее переживаниях.

Что самое трудное в том, что Арчи находится в доме престарелых? Она когда-нибудь чувствовала себя виноватой, что не в состоянии ухаживать за ним дома сама? Каково это для нее: десять лет оплачивать счета из дома престарелых, когда она много лет так тщательно экономила и вкладывала свои деньги? В чем ее беспокойство относительно собственного финансового будущего? Считает ли она, что ей будет легче после смерти Арчи или, наоборот, тяжелее? Куда, по ее мнению, пойдет энергия, которая тратится сейчас на беспокойство?

Полный запрет на обсуждение какой-то темы редко приносит пользу. Мы можем испытывать соблазн сказать: «Мама, не говори больше об отце в моем доме!» — но такая позиция принесет лишь кратковременное облегчение, да и то не факт. Полный запрет разговоров на больную тему заметет ее под ковер, что неизбежно приведет к обострению чувств другого человека по этому поводу. Переведя разговор, который перегружает нас, в другое русло, мы должны позже вернуться к нему — с любопытством, но не критикой.

Скажем, ваш отец безнадежный ипохондрик. Вам, возможно, кажется, что у вас лопнет голова, если вы еще хоть раз услышите его жалобы о болячках и врачах, тем более что он все равно не заботится о себе сам и не следует вашим советам. В первый момент вы можете пошутить с ним о его тревогах или сместить акценты. Подойдите творчески к возобновлению разговора с отцом в спокойный момент, чтобы подробнее узнать об острой теме болезней и докторов в семье.

Например, можно спросить: «Были ли в нашей семье другие родственники, кто сильно тревожился о своем здоровье?»; «Можешь ли ты рассказать мне об инсульте дедушки, и как он справился с ним?»; «Как ты думаешь, твои родители хорошо заботились о своем здоровье?».

Кажется совершенно нелогичной идея составлять план, как завести разговор на ту самую тему, о которой вы больше ничего не желаете слышать. Но если мы сумеем задавать вопросы, которые подталкивают к размышлениям (а не к реактивности), мы вызовем больше эмпатии в ответ и сами будем сопереживать.

Из книги "Все сложно" Лёрнер Харриет