Аркадий Бабченко: Основная задача реабилитации ветеранов войны — возвращение человеческого достоинства

Уже никто не скрывает, что на востоке идет настоящая война, даже если ее до сих пор предпочитают называть Антитеррористической операцией. А вчерашним АТОшникам — и тем, кто был мобилизован в зону военных действий, и тем, кто пошел защищать Родину добровольцем, — нужна помощь государства. Причем реабилитация, основанная на помощи квалифицированного психолога, — далеко не на последнем месте. Чем чреват синдром пост-комбатанта и как должна проходить реабилитация участников боевых действий, в интервью «Аналитической службе новостей» (АСН) рассказал ветеран двух чеченских войн, независимый российский журналист Аркадий Бабченко.

— Аркадий, как чувствует себя человек, вернувшийся с войны? Как он воспринимает окружающий мир?

— Тут надо учитывать два основных момента. Во-первых, от окружающего мира ты ждешь того же, что этот мир ждал от тебя на войне, — самопожертвования. Ждешь, что люди будут жертвовать собой точно так же, как ты, находясь там, жертвовал. Пусть не ради них, но ради жизни, ради окружающего мира вообще. И когда человек понимает, что этого не будет, что его будут «кидать» даже те, от кого он такого не ждал, — это жутчайшее разочарование. Особенно, если его будет «кидать» государство.

Во-вторых, это ненависть, озлобленность, агрессия, потому что там ты привыкаешь жить в своей стае. Такая стая — это твой взвод, батальон, и именно на них ты можешь полагаться на 100%. Даже соседнее подразделение — уже не твоя стая. А остальные окружающие — это, скажем так, либо не совсем свои, либо откровенные враги. С настоящим противником разговора нет, а есть ненависть и агрессия. Потому окружающий мир на войне в целом выглядит черно-белым. Возвращаясь домой, человек видит другую картину: люди ходят в кафешки, ездят на машинах, занимаются своими делами, зарабатывают деньги, и он не понимает, как это может происходить. Он там воевал, готов был жизнь положить, а они здесь продолжают жить своей обычной нормальной жизнью. То есть он идентифицирует всех гражданских не как членов своей стаи. И они получаются то ли полусвои, то ли полувраги, что в конечном счете тоже порождает агрессию.

— Получается, реабилитация необходима, чтобы человек вернулся в общество?

— Реабилитация нужна всем, всегда и везде, на любых войнах, даже бойцам самых технологически продвинутых армий. Война провоцирует у человека мощнейший синдром, справиться с которым самостоятельно он не в состоянии. Только единицы могут с этим справиться без посторонней помощи. И лишь в городах, где есть работа, есть возможность зацепиться за жизнь, за семью. Для чего нужна реабилитация?

С настоящим противником разговора нет, а есть ненависть и агрессия

Государство извлекает члена общества из этого общества, посылает его в окопы, на войну, требует отказаться от половины своей личности, от самоуважения, добра, любви, от всего того, что составляет реально половину нашей личности. И потом это государство, вынимая человека из окопов, должно вернуть его обратно в общество, обеспечив полноправное членство. Основное значение слова «реабилитация» — это возвращение достоинства. Государство обязано вернуть человеку его достоинство. За то, что он там ползал под пулями, справлял нужду за кирпичными кладками, укрываясь от «Градов», тыкался лицом в дерьмо под минометным обстрелом и т.д. Человек должен опять почувствовать себя личностью, а не пушечным мясом и не комком живой плоти, пережившей страх смерти. Это главная задача, справиться с которой способна только государственная программа.

— И что конкретно должно делать государство, чтобы вернуть в общество вчерашнего бойца?

— Во-первых, что очень важно, для таких людей должен быть комплекс льгот: бесплатный проезд в общественном транспорте, на оплату коммунальных услуг — 50-процентная скидка, налоговые льготы на ведение бизнеса и т.д. Во-вторых, медали: их должны получить все, включая поваров. Хотя это может привести к конфликтам: мол, я служил в разведбате, он был поваром, а у нас одинаковые награды. Чтобы такого не было, нужно сделать градацию. Этот принцип был чудесно реализован во Вторую мировую у немцев, которые подразделяли ветеранов на три группы: те, кто служил на первой линии (в окопах), те, кто дальше (артиллеристы и им подобные), и те, кто находился в штабах. В любом случае каждому надо дать какой-то знак отличия согласно его достижениям.

В-третьих, необходимо отмечать День ветеранов. И у этих людей должно быть свое место, где они могут собираться. В России такого до сих пор нет. В-четвертых, — и это один из немногих случаев, когда пропаганда играет больше на пользу, чем во вред, — при помощи телепередач и прочих медийных вещей постоянно держать на определенном уровне статус этих людей в обществе. В-пятых, для инвалидов однозначно должны быть реабилитационные центры с нормальным финансовым обеспечением, особенно важно вовремя приобретать нужные протезы. И, что тоже крайне необходимо, всем ветеранам по месту жительства должна быть доступной помощь психологов. Это априори не может быть только Киев и только один кабинет, с записью на три года вперед, а чтобы человек мог прийти в свою районную поликлинику и сказать: «Все, у меня башня поехала» — и им сразу же занялись. Кроме обычных методик, есть и системы реабилитации с помощью животных. Эффективны лошади (иппотерапия), дельфины (дельфинотерапия). Например, специально для ветеранов можно создавать конные клубы, где они будут работать, катать детишек и устраивать какие-нибудь показы. Это здорово работает. Как никто другой «ставят голову на место» китовые…

Я перечислил основные моменты. Еще один немаловажный фактор: все они должны реализовываться системно.

— Как должно выглядеть место для сбора ветеранов?

— Как правило, это какой-то монумент, памятник. Например, Мемориал ветеранов Вьетнама в Вашингтоне. Или Вечный огонь в Москве — тоже отличный символ и замечательно же получилось: ветераны той войны всегда собирались там. Это не может быть отмазкой — фальшь недопустима. Все должно быть настоящим, особенно должен цеплять памятник, выражающий саму суть этой войны. Когда люди встречаются в таких местах, разговаривают, вспоминают, что они пережили вместе, даже выпивают понемногу, это тоже своего рода реабилитация. И она им нужна.

— Вы упомянули места, куда ветеран может обратиться, а если он не осознает, что у него проблемы, что тогда делать?

— Со временем осознание все-таки приходит: будут ночные кошмары, и захочется хотя бы просто нормально спать. Ты пойдешь к врачу, скажешь: «Доктор, у меня бессонница, дайте мне таблетку, чтобы спать». А доктор послушает тебя и скажет: «О-о, любезный! Да тебе не таблетка нужна, тебе надо с психологом поговорить». Объяснит и направит. Или родственники подскажут: «Братан, да у тебя кукушка совсем едет, тебе надо к врачу». Хотя по возвращении ощущения такие, что это вы все в этом мире долбанутые, а я один-единственный нормальный. Но потом, через полгода-год, а то и два-три все-таки начинаешь понимать, что это не так.

— Если нет централизованной системы реабилитации, что могут предпринять волонтеры, родственники, сам бывший военный?

— Волонтеры могут помочь в поиске работы, организовать ту же психологическую помощь… Но это — всего две позиции из множества необходимых. Лечение, в том числе медикаментозное (а таблетки от депрессии кушать придется в любом случае, хоть они и не помогают особо), — это не первоочередное. Главное, повторюсь, — восстановление достоинства, дать возможность человеку зацепиться за жизнь, содержать свою семью, зарабатывать деньги. А это по силам только государству. По той простой причине, что здесь потребуются определенные нормативные акты и законы.

— Что можно перенять из опыта реабилитации ветеранов других стран?

— Различных систем много. Ознакомиться с ними и применить в своей стране с учетом местных реалий абсолютно не сложно. Украине, с ее аграрной направленностью, очень подойдет один из израильских способов. Суть в том, что ветеранам ЦАХАЛа предоставляется возможность уехать в кибуц и там работать на земле. Это замечательное средство: какое-то время после войны говорить вообще не хочется, как и видеть людей, так что копаться полгода в огороде — самое то.

Есть еще Международный благотворительный фонд лорда Леонарда Чешира, центральный офис которого — в Англии, открывающий так называемые «Дома Чешира» (Леонард Чешир — один из лучших английских летчиков Второй Мировой войны, кавалер Креста Виктории, который в 1948 году, уже будучи полковником ВВС в отставке, основал благотворительный фонд по оказанию помощи инвалидам войны, — авт.) по всему миру. В Москве такое учреждение — для реабилитации участников военных конфликтов, получивших в результате боевых действий повреждения опорно-двигательной системы и органов зрения, — открыли в 1992 году.

— Как понять, что человек вернулся в общество?

— Так, чтобы сказать «Раз!» — и он уже вернулся, не бывает. Должно пройти время. Для начала от нескольких месяцев до полугода. Это тот период, когда если дверью хлопнут в подъезде, человек вскочит с постели и, хватая автомат, помчится в окоп. Затем, через два-три года, несколько понизится уровень агрессии. Меня, к слову, война насовсем уже никогда не оставит, это билет в одну сторону. Каким был до армии, таким уже не станешь. Чтобы война отпустила до уровня, когда практически перестаешь обращать на нее внимание, понадобится как минимум лет 15. Это срок, когда можно говорить, что все уже действительно осталось в прошлом. Но при этом нужно помнить про инвалидов, у которых процесс реабилитации будет более сложным. Если лишился ног — это совсем не то, если вернулся домой с царапинами. В первую очередь, человеку понадобятся хорошие протезы. Они есть, но стоят дорого. Опять же, я считаю, что должна быть государственная программа по протезированию. И делать их нужно в развитых странах вроде Великобритании или Германии.

— Характер или продолжительность войны сказывается на количестве времени, необходимого на реабилитацию?

— Безусловно. С продолжительностью все просто, тут прямая зависимость: чем дольше ты на фронте, тем больше тебе сносит «башню». В основном сказывается характер. Если ты участвуешь в справедливой войне, травма намного меньше, чем если в несправедливой. И очень важно, что приходится пережить: победу или поражение. Если ты участвуешь в справедливой войне, закончившейся твоей победой, травма будет не такая уж и серьезная, потому что победа в войне настраивает и на победу в мирной жизни. Если ты участвуешь в несправедливой войне, закончившейся поражением (пример — чеченская, вьетнамская, афганская войны), то получаешь мощнейший синдром пост-комбатанта, который настраивает на поражение, а это алкоголизм, тюрьма, бандитизм, самоубийства, психушки и т.д. Для Украины эта война, конечно, справедливая, она не рассматривается как участие в чем-то преступном. А такая война, какую ведет Россия, в принципе не выигрывается. Ваша страна в этой войне, скорее всего, победит, поэтому морально ветеранам будет легче.

Ваша страна в этой войне, скорее всего, победит, поэтому морально ветеранам будет легче

Что касается возрастов… Взрослым людям, у которых есть семьи и есть куда возвращаться, безусловно, легче, чем молодым, но все равно поддержка нужна, особенно в депрессивных регионах, где нет работы. Потому что основная проблема — это алкоголизм: на войне твой организм живет на таком пределе, на таком нерве, когда за минуту ты проживаешь больше эмоций, чем за неделю на гражданке. Ему нужна вот эта постоянная встряска, постоянная поддержка и все ценности, опять же, становятся с ног на голову.

— Есть ли какие-то превентивные меры по реабилитации во время самой службы?

— Не совершать военных преступлений: не убивать мирных жителей, не мародерствовать, не грабить и т.д. Потом тебе самому будет легче.

Даже если человек сознательно на это идет, прошлое его все равно достанет. Это сейчас кажется, что ты весь на адреналине, на ненависти, что кругом враги и их всех надо убивать. А потом, лет через 10—15, от своих снов ты никуда не денешься.