Виктор Кононенко: Если бы у нас была смертная казнь, это остановило бы многие негативные процессы в стране

В судебной реформе расставлены не те акценты, поголовная люстрация не приведет к положительному результату, а травля судей не имеет ничего общего с правом и вызывает лишь сочувствие к ним. Так считает—судья Верховного Суда Украины и Верховного Суда СССР (в отставке), заслуженный юрист Украины, арбитр Международного коммерческого арбитражного суда при Торгово-промышленной палате Украины Виктор Кононенко. В эксклюзивном интервью АСН он рассказал о том, почему судья должен быть публичным, почему Верховному Суду необходимо вернуть былые полномочия и почему стоит снова ввести смертную казнь.  

— Одним из требований Майдана и Революции достоинства была люстрация, в том числе судей. Как, по вашему мнению, идет этот процесс?

— Положения, изложенные в законе о люстрации, подтверждают, что Конституция нарушается. Власть действует в основном по соображениям «политической целесообразности». Но ведь Конституцию никто не отменял, ее нормы являются обязательными и имеют силу прямого действия. Кроме того, юридическая ответственность наступает при наличии установленной вины человека. Установленной! Но, как вытекает из содержания закона о люстрации, отстранение судьи или чиновника от занимаемой должности осуществляется только на том основании, что они работали при прежнем политическом режиме. И по долгу своей службы исполняли действующие законы, в том числе и так называемые диктаторские.

Но можно ли представить себе судью, который пробует законы на зуб: это — хороший, а этот я отложу в сторону, так как от него дурно попахивает… Абсурд! С одной стороны — судья, а с другой – закон. Вот такова суровая взаимозависимость. Поэтому судьи, а до них следователи, прокуроры, работники ГАИ и другие обязаны были исполнять и диктаторские законы. На том простом и очевидном основании, что они — законы.

Еще раз подчеркну: по своему содержанию закон о люстрации имеет политическую направленность, что еще раз подтверждает признанную во всем демократическом мире очевидность: где бушуют политические страсти, там законы молчат. Зависимость тут обратно пропорциональная: чем больше страстей, тем меньше законности. Во всяком случае, факты насилия, произвола, унижения в отношении отдельных чиновников – яркое тому подтверждение.

Инициаторы люстрации забыли, что судья – не политик и не может быть им априори. Они же сами лишили его права состоять членом какой-либо партии и даже быть членом профсоюза. Вот и надо без политики разобраться. Если судья допустил безосновательное осуждение независимо от того, был человек участником Майдана или нет, он должен быть отстранен от занимаемой должности однозначно. А если в его действиях будет установлен умысел при вынесении неправосудного решения, такой судья должен быть привлечен к уголовной ответственности.

Я к тому, что во всех случаях при люстрации необходимо соблюдать как минимум три принципа: презумпции невиновности, законных и полных доказательств вины и индивидуальной ответственности. Подчеркиваю последний принцип и напоминаю, что он закреплен законом и соответствует нормам международного права. А если рубить головы вслепую для показательных вещей, то так мы далеко зайдем. Аж в 37-й год. Кроме того, в законе прописывается создание структур, не предусмотренных Конституцией. Скажем, Люстрационный комитет. Что это такое? Революционный трибунал? Набирает обороты процесс сбора компромата на судей. Я понимаю: преследуется цель очистить общество. Но делать это необходимо в любом случае на законных основаниях. А судейский корпус способен к самоочищению…

Можно, например, ввести смертную казнь в отдельных регионах страны. С профилактическим эффектом. А Европе бы объяснили, что мера исключительная и временная. И гиркины с захарченко не так бы нагло себя вели

— Каким образом?

— А таким, как всегда ранее это делал. Ведь у нас широкие полномочия даны Высшей квалификационной комиссии судей Украины, Высшему совету юстиции, действует Совет судей. Наконец, никто не отменял съезд судей.

Я, например, считаю, что очень эффективно работает ВККС. Только в этом году в порядке дисциплинарной ответственности отстранен от должности 21 судья. Комиссия состоит в основном из опытных судей в отставке, поэтому если кто-то попадается им на крючок, то пиши пропало. Кстати, считаю уместным в работе ВККС при установлении факта занятия бизнесом члена семьи кандидата в судьи воздержание от дачи таковому рекомендации на должность. Мотив понятен: наличие коррупционного деяния.

— Вы говорите – индивидуальная ответственность. Так вот вам примеры – трое судей Печерского суда.

— Да, к ним конкретно применялись эти нормы. Но если звучит команда «ату его!» относительно двух сотен судей без упоминания их фамилий, то это уже кампания по дискредитации. И давайте четко понимать то, что судьи, следователи, а также прокуроры – это прежде всего граждане Украины, на которых распространяется как Конституция, так и действующее—законодательство, в том числе и трудовое. Почему же мы лишаем их права на судебную защиту? В каждом конкретном случае то, подлежит человек люстрации или нет, устанавливает суд и только суд.

Вот я о чем говорю. Если нарушил, если была фальсификация доказательств, то тут все понятно. И справедливость такого подхода подтверждается европейской практикой, которая у нас в святцах.

Создается впечатление, что люстрация у нас выборочная, причем не в ту сторону, где закон и прогресс для страны. Иными словами, если судья—— профессионал, работает по закону, принципиален, то он автоматически становится неугодным. Потому что непослушный, не выполняет команд из высоких кабинетов. А тот, кто и профессионально слабоват, и на закон смотрит как на дышло, но берет всякий раз под козырек – этот вот свой.

— Когда вы работали судьей, разве такого не было?

— В то время не могло такого быть. Ведь это сейчас судьи обезличены. Раньше человек шел к судье, четко зная, к кому он идет, поскольку знал его в лицо. Судья тогда был очень публичным. Потому что его избирал народ и именовался он «народным судьей». А коль так, будь добр пребывать в постоянной отчетности перед избирателями. И когда кто-то из коллег допускал какое-либо нарушение, в том числе в сфере, напрямую не связанной с отправлением правосудия, — все, прощайся с профессией. Низкое качество рассмотрения дел, вынесение незаконного решения, волокита, аморальный проступок – все это были основания для увольнения! И даже поводом для лишения права заниматься адвокатской деятельностью. Так что юридическая карьера человека на этом заканчивалась.

Вот и нам сейчас необходимо создать ситуацию, когда каждый проступок судьи, особенно связанный с рассмотрением дел, с нарушением закона, был бы замечен и стал предметом для наказания провинившегося. Лучше всего это может сделать судейская корпорация. Она видит все и понимает свою сферу лучше всех. Нет, говорят, это — мафия в действии.

— Это уже перебор, вам не кажется? Любой человек имеет право на ошибку…

— Но не судья. Хотя ошибки бывают разные, а судья – тоже живой человек. Бывают случаи, когда судья совершает ошибку при рассмотрении дела. Например, неправильно оценил доказательства, особенно в гражданском споре. За такую ошибку оснований для увольнения судьи нет. Но если неправосудное решение вынесено умышленно, то он должен понести самое строгое наказание.

Я еще раз вернусь к люстрации. Сейчас, по моим данным, в судах находится более четырехсот дел о восстановлении на работе. Иски подали жертвы кампании. Но рассмотрение их приостановлено до вынесения Конституционным Судом решения о соответствии (или несоответствии) закона о люстрации положениям Основного Закона.

Вот тут-то и возникают мучительные вопросы. А как быть тому человеку, который завис между небом и землей? Его может успокоить информация о том, что законом занимается Конституционный Суд? С января его дело лежит без движения. И будет он работать на прежнем месте или нет – полный туман. А кто-то должен нести ответственность за волокиту? Ответ – а судьи кто?

Намудрили что-то с этой люстрацией. Нельзя так делать. Уходят профессионалы. Знаю, что многие судьи, ничем не запятнанные, с высокой квалификацией, уходят сами, без люстрации. Уходят от публичного унижения, глумления над личностью. Я вообще против этой контейнерно-мусорной демократии

Намудрили что-то с этой люстрацией. Нельзя так делать. Уходят профессионалы. Знаю, что многие судьи, ничем не запятнанные, с высокой квалификацией, уходят сами, без люстрации. Уходят от публичного унижения, глумления над личностью. А заменить их профессионально, как батарейку в фотоаппарате, невозможно. В убытке опять-таки человек. Я вообще против этой контейнерно-мусорной демократии.

— Говорят, есть факты избиений, угроз в адрес судей. Вам о них известно?

— Совет судей, насколько мне известно, располагает фактами насилия, не говоря уже о шантаже и запугиваниях. Для меня, человека с полувековым судейским стажем, это представляется дикостью. Мне говорят: время прошло, не те судьи стали. Как это не те? Есть такое понятие: незыблемость накопленного юридического опыта. Это значит, что некоторые каноны юриспруденции сродни общим законам природы и цивилизации. Каким должен быть судья – это тоже канон. И на это не может влиять то, что у одних право классическое, а у других – прецедентное. А каноны правосудия одинаковы. Должны быть, во всяком случае.

Вот вам простой пример. Сейчас я, простой гражданин (опускаем, что судья высокого ранга в отставке), в суд попасть не смогу…

— Почему?

— А потому, что существует целая система пропусков. Меня обыщут с ног до головы. Спросят, зачем и куда иду. А уж вздумай я попасть на прием к конкретному судье, то… легче, наверное, к Папе Римскому попасть. Простой гражданин в районе не знает ни одного судью, не говоря уже о том, какой суд должен рассматривать его спор, его дело.

Меня же в районе все знали. Я ходил пешком. Толкался вместе со всеми в общественном транспорте. Но никто мне не угрожал, никто не преследовал на темных улочках. А ведь была и обиженная сторона, как водится в правосудии. И шесть лет я оттрубил в районном суде без увечий и оскорблений. Никто никогда меня не охранял. Почему? Потому что судья оставался публичным и доступным.

Вы сегодня попробуйте попасть на судебное заседание. Если, конечно, сами не участник процесса. А у меня постоянной была на заседаниях группа «вредных бабок», которая действовала лучше всяких присяжных и народных заседателей.

А сегодня иначе. Приехал судья на работу на собственном лимузине ровно в девять. Надел нарукавники и посматривает на часы. Вот уже и восемнадцать. Снял нарукавники, сел в лимузин — и в загородный дом. Не у всех, конечно, жизнь-сказка, но есть среди судей такие типажи.

На дела такие смотрят как на лазейку к лучшей жизни. Вот на таких и надо обратить пристальное внимание. Которые на профессию смотрят как на место, где можно сорвать куш. Как на корыто. Вот ему давай сразу и все.

В наше время с материальным обеспечением судей и судов было ох как туго. У меня зарплата до ста рублей не дотягивала. А в суде даже писчей бумаги не было. Один кодекс законов на весь суд. Но что касалось порядочности, преданности профессии, ответственности перед людьми – долой всякие вопросы!

Да, мы, мое поколение, были другими. Уже потому, что рядом с нами находились коллеги, которые прошли страшные годы войны. Это была особая категория людей. Почти треть судей республики были участниками (а еще треть от этого инвалидами) войны.—И тот ад, который они прошли, наложил на их души какой-то особый человеческий отпечаток. О материальном с такими людьми стыдно было и думать, не то что говорить. Они были безмерно преданы закону, буквально оставались прикованными к нему, как галерные рабы. А мы… Мы этого, к сожалению, не смогли удержать. Мое поколение предало их, старших, которые теперь покоятся с миром. Не могу себе этого простить…

— Почему же не смогли передать этот опыт следующему поколению? Или они не хотели слушать?

— Я не снимаю с себя и своих коллег вины за то, что мы не смогли с помощью тончайших механизмов воспитать такое же нынешнее поколение судей. И главная потеря, что они перестали быть открытыми для людей. Вот что надо вернуть по ходу реформ судебно-правовой системы – публичность как правосудия, так и конкретно судей. Доступность суда, что раньше было преимуществом советской системы. Я стою на той точке зрения, что судья должен быть от народа и с народом.

— То есть вы за выборность судей?

— Да, судью должна выбирать община. И именно она имеет полное право держать этого судью под контролем. Сегодняшняя громоздкая и закрытая система правосудия не способствует приближению к народу. Это — сплоченная корпоративная судебная система, которую и как способ самозащиты, и как возможность жить лучше создали судьи для себя. Им позволили это сделать.

Судью должна выбирать община. Сегодняшняя громоздкая и закрытая система правосудия не способствует приближению к народу. Это — сплоченная корпоративная судебная система, которую и как способ самозащиты, и как возможность жить лучше создали судьи для себя. Им позволили это сделать

Допустим, гражданин решил обратиться в свой суд. Раньше в понятие «свой суд» входило то, что человек знал: вот здесь расположен суд, куда он в любой момент мог пойти (если самого не привели) и решить все вопросы по части споров и конфликтов.

Но сегодня гражданину любого района могут сказать: «Э, уважаемый, это не наша юрисдикция. Мы не занимаемся теперь восстановлениями на работе». – «А куда мне?» — «Иди в Окружной административный суд». – «А где это? А что это? А к кому мне там обращаться?» Ну в Киеве — еще полбеды. А если Окружной административный в Днепропетровске, а человек живет в Кировоградской области? А ехать не на что. И решить надо всего-то вопрос отмены наложенного на него административного—взыскания. При этом проезд ему вылился в оба конца в 300 гривен, судебные издержки — в 100.

А вы попробуйте сегодня добиться отмены судебного решения, если оно, с вашей точки зрения, незаконное. После апелляции в течение полугода вы будете обивать пороги, пока не надоест. А ведь после этого срока решение подлежит исполнению. И вот этот фактор лишает человека права на справедливый и независимый суд. Ведь он не уверен, что кассация будет в его пользу. И таких крючков в системе великое множество.

Так кому нужна такая судебная система? Для кого она создана? Я считаю так: если в Конституции записано право каждого из нас на справедливый независимый суд, то, господа из власти, обеспечьте соблюдение этого права.

— Политики постоянно говорят о судебной реформе. Как вы ее видите?

— У нас ведь как приходит новая или новая старая власть, так и реформу судебно-правовой системы затевает. А цель – чтобы суд ближе к собственной ноге притянуть. Особой несправедливостью я считаю то, что в результате этих пертурбаций Верховный Суд лишили основных его полномочий – как высшего органа судебной власти в стране. Верховный Суд должен занять положенное место уже по своему названию. Но мы же лишили человека права на обращение в высшую судебную инстанцию. Это — очевидное нарушение Конституции. Если есть искреннее желание власти победить коррупцию в судах, пусть вернет ВСУ полномочия, которых он был лишен необоснованно.

Не так давно указом президента создана Конституционная комиссия по подготовке проекта нового Основного Закона. Считаю, что в проекте следует предусмотреть право Верховного Суда как высшего органа судебной власти на законодательную инициативу. Ранее он имел такое право. ВСУ должен быть наделен полномочиями по рассмотрению дел в порядке судебного надзора, который был отменен, считаю, преждевременно.

Пленум Верховного Суда надо снова наделить полномочиями судебной инстанции, а судьям ВСУ предоставить право вносить на пленум представления на предмет пересмотра судебных решений. Верховный Суд должен снова получить статус суда первой инстанции. В частности, рассматривать таким образом (это, между прочим, лучшая мировая практика) дела особой сложности, которые не нашли правильного разрешения в нижестоящих судах. ВСУ необходимо наделить правом рассматривать по первой инстанции дела в отношении лиц, занимающих в государстве особо важное должностное положение, а также в отношении судей, прокуроров, следователей.—Верховный Суд – и только он – должен своими постановлениями давать разъяснения по вопросам судебной практики.

— Но если Верховный Суд лишили права рассматривать дела, в том числе особо важные, то кто их рассматривает?

— Создали высшие специализированные суды, которые до сих пор не выработали механизмов определения, какая же категория дел относится к их полномочиям. Не прекращаются споры о подсудности, а это недопустимо. Но у нас в порядке вещей перетягивание дел: мое – нет, мое. И этот толкует закон так, а тот – иначе. По одному и тому же делу могут возникать два совершенно противоположных решения. Я постоянно—пишу письма высшим государственным чинам с предложениями вернуть—Верховному Суду его полномочия, но процесс разворачивается очень медленно.

Правда, по новому закону о судоустройстве ВСУ предоставлено право принимать заявления о пересмотре судебных решений. Но это только часть его полномочий. Если мы ждем от правосудия законности и справедливости, то надо все сделать, чтобы оно было в организационном порядке крепким, сильным, однозначным и непримиримым к нарушениям закона. И чтобы искоренить оттуда всех случайных людей, идущих в суд за зарплатой и барышами.

— Ну за зарплатой – вряд ли. Она не такая уж и высокая у судей, а сейчас и ее урезали.

— И я категорически против этого! Не может быть дешевого правосудия. В свое время царь Александр Второй, когда делал судебную реформу 1861 года, не посмотрел на общую нищету России, а выделил на реорганизацию судебной системы огромную сумму. Собственно, тогда была заложена крепкая, доступная рядовому человеку судебная система.

— Хотелось бы услышать ваше мнение о неприкосновенности судей. Стоит их лишать ее?

— Мне кажется, как и в вопросе отмены судебного надзора, так и тут мы еще не созрели для кардинальных мер. Я имею в виду те негативные явления, которые допускаются в отношении судей, их семей. Надо судье оставить какую-то гарантию безопасности. Иначе будут расправы. Пропаганда ведется на «ату их!». А в принципе вопрос нельзя решать с кондачка. Надо провести глубокое исследование. Вообще, мне кажется, что эти вспышки ненависти, правового беспредела в отношении судей – яркие свидетельства того, что сильный независимый суд никому не нужен. Его просто боятся.

Мне кажется, что эти вспышки ненависти, правового беспредела в отношении судей – яркие свидетельства того, что сильный независимый суд никому не нужен. Его просто боятся

— Вы – судья, который участвовал в принятии решений о назначении исключительной меры наказания – смертной казни. Как вы считаете – нужно ли ее вернуть в Уголовный кодекс?

— Это сложно и проблематично. Хотя и не исключено, что эта мера может быть введена в случае каких-то чрезвычайных обстоятельств. Скажем, объявления в стране военного положения. Я действительно много думал над этим вопросом. Ранее закон гласил: «впредь до полной отмены исключительная мера применяется». То есть эта мера была всегда временной. Лично я считаю, что в период захвата Крыма, создания напряженной ситуации на востоке страны можно было бы действовать более сурово. Против проявлений сепаратизма, государственной измены, провоцирования ситуаций с большими жертвами и т. д.

— Думаете, нужно было ситуативно разрешить такую меру?

— Абсолютно. Эта мера многие процессы и явления если бы не сделала невозможными, то уменьшила бы значительно. Неправда, что смертная казнь истинных преступников не останавливает. Когда надо было по всему миру провести кампанию отмены смертной казни, тогда пошли в ход всякие исследования и социологические опросы. А вот Америка, которую называют страной наивысшей демократии, сохранила смертную казнь. Пусть только в половине штатов. Вот мы читаем, что на Донбассе террористы издеваются над нашими военнопленными, даже есть факты кастрации. Это что такое в ХХI веке? Гуманизм в расцвете? А захват заложников? Чтобы другому неповадно было, надо и за такие действия наказывать очень строго.

— Европа точно осудила бы такую инициативу…

— А я думаю — пусть. Европа осудила бы, а украинский народ понял бы правильно. Не исключал бы, например, введение смертной казни в отдельных регионах страны. С профилактическим эффектом. И гиркины с захарченко не так бы нагло себя вели.

— Разве можно доверять несовершенной судебной системе использование столь жестокого и опасного инструмента? И достаточно ли профессионализма у судей, чтобы квалифицированно применить его?

— Это некорректная постановка вопроса. Так можно нивелировать многие профессии. Сказать, допустим, что прямые операции на раненом сердце у нас делать не умеют. А я знаю отечественного хирурга, который овладел таким умением в совершенстве. Когда статья об исключительной мере существовала, мы каждый раз сужали количество составов преступления, за которые полагалось ее применять. Кроме того, это были дела особой категории. И районные суды не рассматривали их. Только областные суды или Верховный по первой инстанции. Судьям, не имеющим достаточного опыта, таких дел никогда не поручали. И когда я или мои коллеги рассматривали такие дела, то назначали исключительное наказание при наличии достоверных и бесспорных доказательств и исключительно отрицательных данных о личности подсудимого. Если же подкрадывалось—малейшее сомнение, то применение смертной казни исключалось.

— Разве пожизненное заключение – не более жестокая мера наказания, чем смертная казнь?

— Но ведь в этом случае особо опасному для общества преступнику сохраняют жизнь. Причем Европа требует, чтобы ему обеспечили жизнь с европейскими стандартами. Один из заключенных признался, что теперь живет лучше, чем жил на свободе. Мол, в баню водят, приличная камера с телевизором, кормят, работу не надо искать. Я не хочу подробно останавливаться на теме, над которой думаю всю свою судейскую жизнь. Это — права потерпевших. Они бесправны по существу. И как им смотреть на то, что убийца их детей пожизненно живет на их налоги и исповедуется местному батюшке?

В прошлом Верховный Суд рассматривал дело по первой инстанции об убийстве трех лесников в Сарненском лесничестве Ривненской области. Убийцы – отец и сын – получили смертную казнь и 15 лет соответственно. Спустя годы мы съездили туда, нашли многочисленных потомков убитых. Так вот, я был поражен: государство ни копья не дало, чтобы помочь семьям погибшим. Люди сами на каком-то кордоне обелиск поставили. Мы отослали в Сарненский район книгу с очерком о подвиге лесников. А через несколько лет после этого отозвался сын одного из погибших. Благодарил, что мы вспомнили о его отце.

Если брать судьбу потерпевших по всей стране, то она будет сходной. А по Конституции… Президент является гарантом ее. Он же должен инициировать некоторые меры. Скажем, осуществить идею создания фонда помощи потерпевшим. Суд взыскивает с осужденного ущерб. А у него имущества – стертый портсигар. Что с него возьмешь? А он-то нанес колоссальный материальный ущерб. Я уж не говорю о моральном. Мало того что с осужденного даже шерсти клок не взяли, на наши налоги его будут содержать всю его поганую жизнь. Не перекос ли?

— В прессе подняли проблему, что в изоляторах находятся десятки людей, которые годами ждут суда. Их не признают виновными, но и вины не снимают. Как с этим бороться?

— В бытность судьей Верховного Суда СССР я участвовал в рассмотрении дела в отношении секретаря обкома Адылова, обвиняемого в совершении убийств, похищении людей. Это было очень громкое дело. Адылов просидел в тюрьме без приговора 8,5 лет. Суд продолжался до ликвидации СССР. Приговор так и не был вынесен. Это был один факт по всему Союзу. И о нем узнали все. А по Украине таких дел – около полсотни.

Возникает вопрос: на каком законном основании люди содержатся в СИЗО? За какие преступления? И почему так долго не освобождаются, если вина не доказана? Ясно одно: виновные в незаконном лишении свободы этих лиц должны нести уголовную ответственность.