Илья Новиков: Путин сел на хвост тигру. И не может теперь с него слезть

Мы встретились с адвокатом Надежды Савченко, когда он приехал в Киев пообщаться с женой Николая Карпюка – еще одного украинского заложника российского правосудия. Человека, о судьбе которого его родные не знали почти год.

И хотя у Ильи Новикова было очень ограничено время, он старался терпеливо и подробно объяснять каждый нюанс. В интервью «Аналитической службе новостей» (АСН) адвокат рассказал о засекреченных свидетелях в деле Савченко, об алиби украинской летчицы, о доказательствах защиты, которые получит от украинской Генпрокуратуры российская сторона, и перспективах освобождения народного депутата. А также о том, зачем в следственных органах РФ создали «украинское управление» и сколько людей уже попали в его поле зрения.

– Илья, давайте начнём с последнего заседания и доказательств, которые не были приняты во внимание судом. Что это были за доказательства и какую роль в деле Савченко сыграл следователь Медведев?

– На этом заседании допрашивали в качестве свидетеля следователя Медведева, который работает в Воронежском управлении Следственного комитета РФ. В момент, когда Надежду передавали от ФСБ следственному комитету, ее и принял этот следователь Медведев. Он же организовал ее поселение в гостинице, охрану и передал Надежду в распоряжение другому следователю, который непосредственно это дело потом вел.

Медведева Служба безопасности Украины считает участником группы, организовавшей незаконное лишение свободы Савченко. Мне на руки выдали копию уведомления о подозрении, которое ему предъявлено. Это сделал лично заместитель генерального прокурора Украины Столярчук еще 29 июля. Накануне того, что мы считали началом этого суда. На самом деле суд начался позже, потому что полтора месяца заняло решения вопроса о том, не вернут ли суд обратно в Москву.

И вот я, как только начался допрос этого свидетеля, поднимаюсь и говорю: «Ваша честь, давайте приобщим этот документ». Меня спросили, что это вообще за документ, есть ли постановление о возбуждении уголовного дела. Пришлось объяснять, что в Украине действует другое уголовно-процессуальное законодательство, что такие постановления там не выносятся.

В итоге суд сказал, что документ получен не процессуальным путём, поэтому приобщать его не будут. По мнению суда, такие документы должны направляться украинской Генпрокуратурой в российскую.

– Может, стоило так и сделать? Тогда суду сложнее было бы игнорировать документы, которые подает защита.

– Так и было сделано, еще в июле. Другое дело, что российская генпрокуратура не посчитала нужным приобщить его к этому производству. Ну, не посчитала – и все. А судом все то, что пришло по другой линии (нам дали это четко понять), рассматриваться не будет.

На самом деле именно эта бумага для нас была не слишком важна. С нашей стороны это был пробный шар: мы хотели посмотреть, как суд будет реагировать на другие наши материалы, которые имеют прямое отношение к алиби Савченко. И он показал, что, скорее всего, как только очередь представлять доказательства перейдёт от обвинения к нам и мы заявим про первый же документ, нам тут же скажут, что он получен не процессуальным путём.

– Как-то можно повлиять на эту ситуацию?

– Как я уже сказал, в СБУ есть уголовное производство, в котором Савченко признается потерпевшей по делу об ее похищении и незаконном лишении свободы. В рамках этого производства было много чего: допросы свидетелей, экспертизы. Копии материалов по запросу украинского адвоката, нашего коллеги Александра Плахотнюка передавались ему, а он их направлял мне. Вот такая у нас была отработана цепочка. Сейчас мы видим, что эта цепочка может быть российским судом отвергнута в корне: не потому, что это незаконно, а потому, что вот им так хочется. На самом деле российский закон позволяет адвокату получать документы, где он считает нужным. То есть такой порядок прямо предусмотрен ст.86 УПК, но пока суд не хочет его признавать.

Мы не можем убедить людей, которые для себя уже все решили

На днях в украинском МИДе было совещание, и мы договорились действовать следующим образом. Российская генпрокуратура направляла запрос, который был удовлетворен украинской прокуратурой сначала частично. Теперь же – в рамках этого же запроса – все то, что они собрали, они возьмут в один большой мешок и пошлют в Россию, а мы получим копии. Раз суду хочется, чтобы эти документы были направлены в прокуратуру, они и будут направлены. И мы сможем об этом говорить в суде. Это им, конечно, не помешает, если они захотят упереться, но наша задача ведь не убедить их в чем-то. Мы не можем убедить людей, которые для себя уже все решили. Мы можем только показать другим, насколько они работают не так, как положено работать судьям. Если перед ними на столе будет лежать толстая пачка документов, полученная Россией официальным путем, а они не захотят ее читать, – тут уже все всем станет ясно. Мы хотим их просто припереть к стенке, чтобы не оставить ни одного предлога сказать, что что-то не так.

– Зачем дело Савченко перевели в суд Донецка?

– Объяснили это тем, что именно здесь Савченко якобы переходила границу. Этот небольшой городок, который граничит с Луганской областью, на самом деле используется как перевалочный пункт для боевиков и поставок оружия из России.

Все наши ходатайства о проведении слушаний в Москве были отклонены. Им показалось, что в Донецке этот суд будет менее освещен СМИ, что там будет меньше дипломатов. Не помогло: на каждом заседании обязательно присутствуют европейские дипломаты, приезжают туда и журналисты.

– Почему все-таки при таком внимании к делу Савченко международной общественности не сработал ее иммунитет депутата ПАСЕ?

– Иммунитет не работает потому, что Россия его открыто не признает. Что будет дальше, посмотрим. Дело в том, что на следующей сессии ПАСЕ будет ставиться вопрос об исключении России. Сейчас делегация лишена слова, именно из-за ситуации с Савченко.

На следующей сессии ПАСЕ будет ставиться вопрос об исключении России. Сейчас делегация лишена слова, именно из-за ситуации с Савченко

Если окажется, что Россия ради своего принципа «Мы правы, мы никогда не ошибаемся» готова пойти на исключение своей делегации из ПАСЕ, значит, так и будет. Пока она занимает именно такую позицию, демонстрируя, что гораздо более важно показать свою принципиальность. Такое демонстративное отношение: мол, что мы хотим, то и делаем.

– По каким причинам выбрали именно Савченко? Только потому, что среди пленных она на тот момент была единственной женщиной?

– Мы сейчас лучше понимаем ответ на этот вопрос – после того, как уже допросили непосредственно в суде людей, которые этим занимались. Нам с самого начала казалось, что ее выбрали только потому, что она единственная из пленных была женщиной, и они думали, что ее проще будет сломать. На самом деле была под этим некая почва. Когда ее захватили в плен и привезли в здание бывшего областного военкомата, где была база батальона «Заря» (то есть фактически главная база «ЛНР»), на тот момент у нее начали выяснять, а кто у вас наводчик. «Наводчик» – это неправильное слово с точки зрения военной терминологии, правильное – «корректировщик». Наводчик в артиллерии – это человек, который стоит возле пушки и поворачивает ствол. Но поскольку у этих людей есть определенная склонность к криминальной лексике, отсюда и понятие «наводчик», который наводит на квартиру при ограблении. Разницы они не улавливают, для них это вещи, которые плотно ассоциируются. Поэтому для них человек, который говорит, куда стрелять, и есть наводчик.

Как рассказала потом Надежда, в тот момент, когда ее привезли на эту базу, она подумала о том человеке, который и был наводчиком. Кстати, она не хочет говорить его фамилию даже нам, ведь он, возможно, еще воюет. Надя тогда решила, что если скажет, что это она, его перестанут искать. В тот момент никто не думал, что это вообще как-то перерастет в дальнейшем в уголовное дело. Это была исключительно попытка скормить врагу дезинформацию здесь, сейчас, на поле боя. В суде все боевики, которых допрашивали, говорили, что она сразу на поле боя нам сказала, что она корректировала огонь.

Это неправда. Снайперов, как и корректировщиков огня, как и военных летчиков, очень не любят и иногда убивают просто сразу. И попытка представить, что она сказала: «Я не снайпер, а корректировщик», выглядит абсурдно.

Это говорят, чтобы показать, что она с самого начала во всем призналась. Она сказала это всего один раз человеку, представившемуся неким Адамом Умаровым. По версии СБУ это не настоящее имя, а зовут этого человека Максим Александрович Балыков. У СБУ есть его данные, это действительно один из боевиков, не последний человек в «ЛНР». Вот он с ней общался, и ему она скормила эту дезинформацию. А сейчас пытаются представить, что она говорила это все направо и налево. Возможно, что он у нас еще появится во время суда в качестве одного из секретных свидетелей. Потому что в деле есть четыре засекреченных свидетеля. Одного из них мы допросили. Это было страшно неудобно: потому что он говорил через колонку – через микрофон, нам половину его слов не было слышно, он тоже плохо слышал то, что говорим мы.

– Допрос проходит в режиме видеоконференции?

– Не видео, а аудио, чтобы свидетеля никому не показывать. При этом прокурор перед началом допроса попросил всех удалить, чтобы окончательно обеспечить безопасность свидетеля. Хотя это был редкий случай, когда суд им отказал: обычно суд соглашается со всем, что предлагает прокурор.

Обычно суд соглашается со всем, что предлагает прокурор

– С таким же успехом можно выдать любого человека за свидетеля и сказать, что он общался с Савченко…

– На удивление, мы до сих пор не слышали ни от одного из боевиков, что они видели Савченко на этой самой мачте, с которой она, по версии следствия, корректировала огонь. Все говорят уклончиво. Мы, в частности, допрашивали двух командиров из батальона «Заря». Предметно спрашиваем: «Вот вы говорите, что по вам стреляли прицельно, вы попытались выяснить, откуда по вам корректируют огонь?», а они по очереди отвечают: «Нет, я об этом не думал. Это не моя обязанность». И все, кого мы об этом спрашивали, отвечали примерно так же.

На самом деле нужно понимать, как развивалась хронология этого дела. Сначала нам громогласно говорили, что украинские каратели убивают журналистов, чтобы они ничего не освещали, потом оказалось, что их убили случайно. Таким образом, есть текущая версия следствия о том, что стреляли по мирным жителям, в числе которых случайно оказались журналисты. Специально на журналистов никто не охотился.

– Почему отказались от первичной версии? Она выглядела более кровожадно?

– Они провели следственный эксперимент – и оказалось, что с того расстояния, на котором, как они утверждают, находилась Савченко, просто невозможно было отличить журналиста от нежурналиста.

Мы просили повторить следственный эксперимент. Но нам ответили очень лукаво, когда мы это просили в сентябре, мол, что ходатайство подано преждевременно, поскольку сейчас представляет доказательства сторона обвинения. А когда мы об это попросим в ноябре, нам скажут, что уже поздно, что уже не те астрономические условия и нет солнечной погоды, время упущено, извините. Вот так работает этот суд. Нужно понимать, что суда у нас на самом деле нет. И мы фактически в глаза им говорим, что, товарищи судьи, вы – не судьи. Мы вас, конечно, уважаем и все такое, но, извините, нам все равно, что вы напишете в приговоре. Мы вынуждены поэтому работать на то, чтобы вас дискредитировать. И они это вынуждены терпеть. Что им еще остается? Им сказали провести показательный процесс, вот они и проводят. Так что сейчас, по версии следствия, никаких журналистов убить не пытались, пытались убить группу мирных жителей…

– А откуда тогда по их версии велась корректировка огня?

– По их версии Савченко находилась на некой вышке, которая использовалась на газопроводе. Там есть такие вышки аварийной связи, которые обслуживают нужды этого газопровода. Это 40-метровая железная конструкция, на которой стоит антенна передачи аварийного сигнала. Она уже к тому времени два года не использовалась. Потому эту вышку, кстати, зачем-то повалили. То есть залезть на нее и проверить, что оттуда видно, сейчас невозможно. Украинская сторона запускала беспилотник, пробовали снимать, что оттуда видно с той высоты. Но до конца не понятно. А вот российские эксперты взяли космические снимки и путем некой тригонометрии выяснили, что все-таки что-то можно.

Никто из свидетелей не заявил, что видел на этой вышке хотя бы кого-то, не говоря уже о Савченко. Это просто теоретическое допущение – что оттуда можно было корректировать огонь по Металлисту. Но по версии следствия, если была вышка, значит, это было единственное место локации корректировщика. Пока это предположение, но не исключено, что к концу процесса у нас появится свидетель, который скажет, что видел там Савченко. Нам это не помешает, потому что наше алиби основывается не на свидетелях, а на технических данных – телефонах и видео, которое было снято при задержании. С этой точки зрения всех, кого нам нужно было убедить, мы уже убедили. Для международной общественности это уже не существенно. Нам уже было обещано, что от Путина не отступят, пока Савченко не освободят.

– Почему именно корректировщика обвиняют в смерти мирных жителей и сделали из этого такой показательный процесс?

– Потому что они не могут добраться до остальных. По тому же делу проходит Мельничук как человек, который давал приказ стрелять, неустановленные лица из числа украинских военнослужащих, Аваков и Коломойский, которые все это, по мнению российской стороны, координировали, – в общем, полный фарш. Но поймать успели только Савченко. На предпоследнем заседании давал показания следователь, который проговорился, что у них управление, которое занималось этим расследованием, называлось «украинским». Официально – Управление по расследованию незаконных средств и методов ведения войны. Оно было создано в марте 2014 года под все эти события. Их задачей было правовым образом сопровождать ведение войны. То есть Россия решила, что будет воевать и одновременно расследовать, как неправильно воюют украинцы. Там работает 20 следователей. Они через себя пропустили больше ста тысяч свидетелей. Пятнадцать тысяч из этих людей признали потерпевшими. Но мы видим, что получается пшик. Пока что потому, что единственный осязаемый результат этого управления – это дело Савченко, которое попало в суд. И дело Сергея Литвинова. Ни до Авакова, ни до Коломойского они добраться не могут.

– Расскажите подробнее о деле Литвинова. На какой оно стадии?

– Там вообще странная ситуация. Ему вменялась 356 статья УК – жестокое обращение с пленными и прочее. Сейчас, похоже, обвинение поменяют на «разбой». Наши следователи привыкли, что их никто не проверяет. Но обжёгшись на Савченко, они поняли, что на это дело будут тоже пристально смотреть. У них нет доказательств, но чтобы Литвинова не отпускать, изменят квалификацию. Больше года работы этого управления – два дошедших до суда дела.

– Дело Савченко как-то повлияло на рейтинг Путина в России?

– У Чаушеску знаете, какие рейтинги были за три дня до расстрела? По сравнению с ним Путин слабоват. Вы должны понимать, что для россиян дело Савченко не так уж важно. Это десятая новость между посевом озимых и успехом в Сирии.

– Так зачем Путин так рискует, понимая, что ему грозят персональные санкции?

– Ему все равно. Это чувак, который сел на хвост тигру. И не может теперь с него слезть. Он не может перестать быть Путиным. Кроме того, это дело принципиально для Бастрыкина (глава Следственного комитета РФ. – Авт.), поскольку его ведомство заявило громогласно, что они все уже раскрыли. Он точно отступиться не может.

– Была информация, что на момент убийства журналистов Савченко уже находилась в плену.

– Так и было.

– И каким же образом она, по мнению следствия, корректировала огонь? Как эти два факта, противоречащие друг другу, можно связывать?

– Очень просто – противоречие можно игнорировать. В плен она, по нашим расчетам, попала примерно в 10:30. Обстрел был в 11:40 – 12:00. У нее было с собой два телефона. Один – на одну сим-карту, другой – на две сим-карты. У нас есть биллинг по трем сим-картам, который показывает, что одна из этих сим-карт в 10:44 находилась в центральной части Луганска. То есть ее везли в этот момент. А две других в 11:03-11:15 «бьются» в том самом батальоне «Заря», где она пробыла следующую неделю. Эти данные у следствия есть. Никто даже не пытается оспорить их достоверность.

В нормальной ситуации следователь должен был написать постановление о проведении экспертизы и поставить вопрос: «В соответствии с этими данными биллинга, где в такой-то момент находился телефон?» Эксперт ему должен ответить, что в такой-то момент находился там-то и там-то, с такой-то точностью. И это полностью сняло бы все вопросы. Но следователь ставит вопрос иначе. Он вызывает в качестве свидетеля какого-то работника сотовой связи в Луганске. И тот говорит, что была повреждена антенна, которая ближе всего расположена к месту, где это все происходило.

Следователь привозит с собой в суд толстенный талмуд и сообщает, что это технические характеристики антенн сотовой связи. То есть шестьсот страниц, густо исписанных цифрами в таблицах. Этот талмуд дают эксперту, а вот биллинг ему не дают. И ставят вопрос: «На какое максимальное расстояние может работать вышка?» Эксперт отвечает: на 35 км. То есть, если вышка стоит в голой степи, нет других ближайших вышек, то, теоретически, телефон, который находится на расстоянии 35 км, может к ней подключиться. И следователь уточняет: «Значит, нельзя исключать, что телефон Савченко подключался к вышке в Луганске»…

Это бред. Нам объяснили очень популярно в той самой сотовой компании, которой эта вышка принадлежит, а это МТС-Украина, почему так не может быть.

Теперь видео, которое фигурирует в материалах дела. Его снимал один из боевиков. У него там очень жесткие кадры, умирающие люди на этом видео. И среди прочего там есть кадры, где Савченко в окружении боевиков. Подтверждено официально, что это она. Никто этого не оспаривает. Теперь стоит вопрос, в какой момент видео вместе с ней снимали.

– Там есть дата, время?

– Время там сбито: показывает, что это было около полуночи, хотя все видят, что это белый день. Следствие настаивает, что видео снято после 12 часов дня, то есть после обстрела. Мы предложили провести астрономическую экспертизу. Это достаточно тривиальная вещь: зная дату и указанное место, по углу подъема солнца определить время.

В Украине такую экспертизу уже сделали, в России нам отказали. Но прелесть этого видео в том, что подлинность его, как я уже сказал, никто не оспаривает. Оно попало в руки следствия непосредственно от этого боевика, и сказать, что какие-то украинцы что-то изменили, нельзя. Видео ни секунды не было в наших руках. Мы только получили копию из материалов дела.

Плюс этого дела еще в том, что в файле есть такая вещь, как EXIF-block, – это нечто вроде черного ящика. В файле есть определенный участок, который фиксирует, какое время было поставлено на таймере устройства. Хотя время может быть неправильное само по себе, разница по сравнению со следующим файлом будет корректной. Например, вы снимали файл №2 через две минуты после файла №1. И это позволяет привязать тот кадр, где есть Савченко, к тому кадру, где можно посмотреть время по солнцу.

Суд не захочет это выслушать, скажет, что им и так все понятно. Но после этого все понятно станет как раз с судом. Всем, кто до сих пор таит какие-то сомнения. Нам фантастически повезло с этим видео, которым фактически подтверждается алиби Савченко.

– Ваш коллега заявил, что в 2016 году Савченко будет на свободе. На чем основан такой прогноз?

– Российский минюст уже сообщил, что они готовы рассмотреть вопрос о том, чтобы отправить Савченко отбывать наказание в Украину. Это уже первый сигнал о капитуляции.

– Хотите подать апелляцию? И после этого перевезти Надю в Украину? Или какая процедура?

– Приговор вступит в силу: будет апелляция или не будет, его оставят без изменений. После этого есть несколько вариантов. Первый – обмен, второй вариант – как с Ходорковским, когда Путина дожали, и он подписал помилование.

– Но для этого либо Надя, либо ее адвокаты должны обратиться к Путину. Без такого обращения ничего не получится.

– Мы можем обратиться, например. Она ничего писать не будет. Это уже наш вопрос, давайте оставим его в стороне.

Есть еще третий вариант – это процедура, по которой иностранца отправляют отбывать наказание на родину. Как в этой ситуации сыграют политики, мне трудно судить. Но что нужно делать адвокатам, я знаю.

Очень хорошо, что Госдепартамент США прямо заявил, что происходящее в Донецке они не считают судом, что дело нечестное и Савченко нужно отпускать сейчас. Для Госдепа это очень сильное выражение, и мы отчасти полагаемся на них, а отчасти – на европейцев.

– Савченко – не единственная украинка, которая стала заложницей Путина. Вы защищаете еще кого-то из наших граждан?

– Я сейчас защищаю Николая Карпюка. В пятницу по Карпюку была рабочая встреча в МИДе. На данный момент есть доказательства, что его пытали, у него остался характерный след. Там был такой главный палач, которого звали Максимом, он так представлялся, и были помощники палача. Очевидно, кто-то из этих помощников не знал, что когда через человека будут пропускать ток, с него нужно снять наручники. Потому что наручники нагреваются и оставляют ожог. С Николая один раз не сняли наручники, у него остался на руке очень характерный шрам. Любой судмедэксперт, который разбирается в этих вещах, сразу скажет, что это такое. Сейчас я планирую обратиться в комитет против пыток при ООН по поводу Карпюка.

– Аргументы следствия по его делу настолько неубедительны, что его пришлось пытать?

– Дело по Карпюку уже начало разваливаться, и уже сейчас понятно, что это «липа». Да, было какое-то количество украинцев, которые воевали в Чечне. Там был Музычко. Также Игорь Мазур, который не отрицает, что там воевал, и рассказал об этом в интервью. Я надеюсь получить его показания для этого дела. И, кроме того, мы пытаемся сейчас выяснить, есть ли алиби у Карпюка и Клыха, узнать, собственно, где они были в это время. Насколько известно, Клых вообще в это время был студентом. Карпюк был уже взрослый человек. В тот период, когда это все происходило, был активным политиком на уровне Ровенской области. То есть он там постоянно давал какие-то интервью, с кем-то там встречался, были люди, которые видели его, и их довольно много. Мы надеемся все это у них собрать. Кроме того, в этом деле еще упоминается большое количество людей, среди них – Арсений Яценюк. А проследить, где был 20 лет назад Яценюк, проще, чем проследить, где был Карпюк.

Я тоже очень надеюсь, что он пойдет нам навстречу. В первый раз, когда его спросили об этой истории, он, естественно, отшутился. Но вот сейчас, когда уже известно, что ради того, чтобы получить показания на Яценюка, пытали Николая, я очень надеюсь, что он как минимум почувствует, что должен что-то сделать. Хотя бы не отшучиваться, а дать внятные пояснения, где он был. Дело Карпюка отдали суду присяжных, а с присяжными, в отличие от профессиональных судей, есть какая-то надежда. Если показания убедительны, что там следствие принесло им «липу», не ровен час, они могут и оправдать.

Это дело монолитное, оно очень плохо разбивается на части. Если мы показываем, что люди, против которых свидетельствовал Карпюк, на самом деле там не были, это отчасти косвенно подтверждает, что и Карпюка там не было, что все показания, которые с него выбили, ложные. Поэтому нам это важно не потому, что мы всерьез воспринимаем обвинение в адрес Яценюка, Яроша, Тягнибока и других людей. А потому, что опровержение обвинений по ним косвенно опровергает обвинение по подсудимому.

– Как это должно выглядеть процессуально?

– МВД Украины возбудило уголовное дело о незаконном лишении свободы Карпюка и Клыха. К нему может сейчас добавиться обвинение по пыткам. И в рамках этого дела в качестве свидетелей здесь, в Украине, я могу допросить кого угодно, в том числе и Тягнибока, и Яценюка. Потому, я надеюсь, они дадут свое согласие, дадут показания, и мы сможем ими воспользоваться.

– В одном из интервью вы заявляли, что Карпюк отказался от ваших услуг. Каким образом вы все-таки стали его защитником?

- Его сломали не пытками, а тем, что подробно описали, по какой дороге его сын ходит в школу, и сказали, что если он откажется сотрудничать, приведут сына и проделают с ним то же, что и с отцом. Он согласился дать показания и после этого уже никак не вмешивался в процесс: он подписывал не глядя все, что приносили. В том числе ему четыре раза приносили заявление об отказе от адвокатов. У него были адвокаты по назначению – одноразовые, на момент допроса.

– Как вам самому как адвокату работается в таких делах? Испытываете какое-то давление?

– Пока нет.

– У нас поговаривают, что адвокаты Савченко договорились с ФСБ, иначе невозможно работать в таких процессах…

– Мы не договорились. В первый раз, когда я приехал сюда по делу Савченко, это было в июле 2014 года, меня сотрудник СБУ пытался расколоть. Он невзначай, посреди разговора, меня спросил: «Правда, что за невыключенный айфон в здании ФСБ объявляют неполное служебное соответствие?» Понимая, что с телефоном адвокатов туда вообще не пускают, а следователям можно…

Действительно, в Украине считали, что мы подставные люди. Надеюсь, что за то время, пока мы работаем по делу Савченко, стало понятно, что мы сами по себе.

– Чисто по-человечески скажите, зачем вам это дело? Ну, так, без пафоса.

– Без пафоса не получится. Если что-то хочешь сделать в профессии, это дело – мечта. Это во-первых. Во-вторых, у меня мама украинка. Я себя считаю как минимум отчасти украинцем, для меня это – вопрос принципа. Поэтому и уговаривал Фейгина заниматься делом Савченко.

– Надя сразу вам поверила?

– Сначала она предположила, что это какая-то подстава, потом решила, что нужно попробовать работать, а со временем уже выстроились какие-то доверительные отношения. Сейчас она в полной мере на нас полагается и без этого нам, конечно, невозможно было бы работать.

Кстати, Савченко сейчас вносит законопроект в Верховную Раду, согласно которому один день пребывания в СИЗО будет считаться за два дня пребывания в колонии. Такое в России хотели ввести последние 15 лет, но так и не получилось. Сейчас Савченко хочет ввести такое изменение в украинское законодательство – у нее есть на это моральное право. Это совершенно обоснованный законопроект. Возможно, ее имя как раз поможет преодолеть сопротивление украинских силовиков, которые наверняка будут против такой новации.

– В этом деле очень много какой-то излишней театральности. Подчас складывается впечатление, что Наде нравится происходящее…

– Ей нравится издеваться над людьми, которые ее во все это втянули. Она знает, что ей сейчас ничего не могут сделать. Она сейчас, возможно, самый привилегированный заключенный в России. Потому что она – личный заложник Путина, и с любого тюремщика, который что-то ей сделает, спросят. Поэтому она знает, что она может себе позволить то, что не может никакой другой заключенный. Она за всех заключенных России отыгрывается на этой адской системе.

Надежда сейчас, возможно, самый привилегированный заключенный в России. Потому что она – личный заложник Путина

Савченко возят кортежем из девяти машин, и второй кортеж, такой же, едет по дороге перед ней или после нее, чтобы трудно ее было отбить. Это серьезно, не шутка. Нам одно из заседаний отменили по той причине, что в Новочеркасск, где находится СИЗО, приезжал патриарх Кирилл. Чтобы обеспечить его безопасность, задействовали тот штат правоохранителей, который обычно работает на сопровождение Савченко в суд.

Это дело уже очень дорого стоило России. И не только репутационно. Там несколько сотен тысяч рублей ушли только на то, чтобы перевести все документы на украинский язык. И еще уйдет, когда нужно будет протоколы переводить и приговор. Ну, сами виноваты, они этого хотели.

Фото Виктора Ковальчука, АСН